Святая могила (Отузская легенда)

Это было назад лет триста, а может быть и больше. Как теперь, по долине бежал горный поток; как теперь, зеленели в садах её склоны и, как теперь, на пороге деревни высился стройный минарет Отузской мечети.

В двух шагах от неё, где раскинулся вековечный орех стояла тогда, прислонившись к оврагу, бедная сакля хаджи Курд-Тадэ.

Ни раньше, ни потом не знали в деревне более праведного человека.

Никто никогда не слышал от него слова неправды, и не было в окрестности человека, которого не утешил бы Курд-Тадэ в горе и нужде.

Бедняк не боялся отдать другому кусок хлеба и на случайные гроши успел сходить в Мекку и вырыть по пути два фонтана, чтобы утолять жажду бедного путника,

Святое дело, за которое Пророк так охотно открывает правоверному двери рая.

— Святой человек, — говорили в народе, и каждый с благоговением прижимал руку к груди, завидев идущего на молитву хаджи.

А шёл он творить намаз всегда бодрой походкой не уставшего в жизни человека, хотя и носил на плечах много десятков лет.

Должно быть, Божьи ангелы поддерживали его, когда старые ноги поднимались по крутым ступенькам минарета, откуда он ежедневно слал во все стороны свои заклинания.

И было тихо и радостно на душе, светло — точно Божий луч начинал уже доходить до него с высоты небесного престола.

Но никогда нельзя сказать, что кончил жить, когда ещё живешь.

Как не был стар хаджи Курд-Тадэ, однако радостно улыбался, когда глядел на свою Раймэ, земной отзвук гурий, которые ждали его в будущем раю.

Когда падала фата и на святого хаджи глядели её жгучие глаза, полные ожидания и страсти, сердце праведника, дотоле чистый родник, темнилось отражением греховного видения.

И забывал хаджи старую Гульсун, верного спутника жизни. А Раймэ, ласкаясь к старику, шептала давно забытые слова и навевала дивные сны давних лет.

Пусть было б так. Радуешься, когда после зимнего савана затеплится, зазеленеет земля; отчего было не радоваться и новому весеннему цветку.

И не знал хаджи, какие ещё новые слова благодарения принести Пророку за день весны на склоне лет.

И летело время, свивая вчера и сегодня в одну пелену.

Только раз, вернувшись из сада, не узнал старик прежней Раймэ. Такие глубокие следы страданий отпечатались на её прекрасном лице; такое безысходное горе читалось в её взоре.

«Раймэ, что с тобой», подумал он, но не сказал, потому что замкнулись её уста.

И подул ночью горный ветер и донёс до спящего Курд-Тадэ речь безумия и отчаяния.

— Милый, желанный, свет души моей. Вернись. Забудь злую чаровницу. Вернись к своей любимой, как ты её называл. Вернись и навсегда. Скоро старый смежит очи, и я буду твоей, твоей женой, твоей маленькой, лучистой Раймэ.

Проснулся Курд-Тадэ и не нашел близ себя юного тела, а на пороге сеней в безысходной тоске стенала, сжимая колени, молодая женщина.

Чуть-чуть начинало светать. Скоро муэдзин пропоет с минарета третью ночную молитву. Хаджи, не замеченный никем, вышел из усадьбы и пошел к Папас-тепэ.

На средине горы некогда ютился греческий храм, и от развалин храма вилась по скале на самый верх узкая тропинка.

Никто не видел, как карабкался по ней старый Курд-Тадэ, как припал он к земле на вершине горы, как крупная слеза скатилась впервые из глаз святого.

Не знал хаджи лжи. А ложь, казалось, теперь стояла рядом с ним, обвивала его, отделяла, как густой туман, душу его от вершины горы, к которой он припал.

И услышал он голос Духа. И ответил хаджи на этот голос — голосом своей совести:

— Пусть молодое вернется к молодому и пусть у молодости будет то, что она боится потерять. Если угодна была моя жизнь Аллаху, пусть Великий благословит моё моление.

И в молении, не знающем себя, душа святого стала медленно отделяться от земли и уноситься вдаль, в небесную высь.

И запел в третий раз муэдзин.

И голос с неба сказался далеким эхом: — Да будет так.

С тех пор на гору к могиле святого ходят отузские женщины и девушки, когда хотят вернуть прежнюю любовь.

Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск первый. М., 1913.

Крымские татары чтут могилы праведных людей — азизов. Признание азизом совершается обыкновенно после того, как несколько почтенных лиц засвидетельствуют, что видели на могиле зеленоватый свет и что над поклонявшимися могиле совершались чудеса. Если имя святого не сохранилось в народе, то азиз именуется по местности, где он погребен; так Святая могила на Папастепэ принадлежит неизвестному азизу. Но в детстве я слышал имя хаджи Курд-Тадэ, которое приурочивалось к Святой могиле, почему я и привожу это имя в легенде. Звание хаджи присваивается лицам, посетившим Мекку. Посещение этого священного города установлено ст. 192-м, гл. 2-ой и ст. 91-м главы 3-ей Корана. При возвращении хаджи из Мекки, его встречает вся деревня, с великим преклонением и провозглашением хаджи, освященным св. Духом. Минарет — каменная или деревянная башенка, с внутренней лестницей и балконом, откуда муэдзин совершает свой призыв. Муэдзин — дьякон. В час молитвы он, после омовения, поднимается на минарет (могут и другие лица) и, обходя кругом балкончик, возглашает нараспев: «Великий Боже, исповедаю, что нет Бога — кроме Аллаха и Магомет его пророк». Затем, оборачиваясь на восток, он называет иноверцев — дурным народом, а на юг шлет призыв: «О, достойный народ, приходи к поклонению, приходи к спасению!» Намаз — молитва. По учению Магомета намаз следует совершать пять раз в день, а именно: при заходе солнца, два часа спустя, перед рассветом, в полдень и в три часа пополудни.